Есть решения, над которыми думаешь еще долгие годы вперед, Рыбка.
Да что уж там, до сих пор я не могу понять, правильно ли я поступил, оставив мальчишку на попечение тех, кого практически не знал. Но чем я был лучше их?
Да что уж там, до сих пор я не могу понять, правильно ли я поступил, оставив мальчишку на попечение тех, кого практически не знал. Но чем я был лучше их?
И я понимал это. Я понимал, что Марк говорит правду.
И это меня бесило! Бесило до изнеможения!
Я сам был как ребенок - злой обиженный ребенок, который в глубине души понимает, что все правильно, но не может стерпеть обиды и ищет собаку, отбитые бока которой сделают его жизнь проще.
Да, это несусветная глупость, но ничего лучше я не придумал - такая месть уж точно распугала бы всех негодяев мира.
Я утащил серебряную ложку и … пальто – единственное стоящее, что попалось мне на глаза у двери.
Глупо, да, я знаю.
Но даже это, пес меня дери, даже эта глупость говорила мне о том, кто я есть.
Я сам был как ребенок - злой обиженный ребенок, который в глубине души понимает, что все правильно, но не может стерпеть обиды и ищет собаку, отбитые бока которой сделают его жизнь проще.
Да, это несусветная глупость, но ничего лучше я не придумал - такая месть уж точно распугала бы всех негодяев мира.
Я утащил серебряную ложку и … пальто – единственное стоящее, что попалось мне на глаза у двери.
Глупо, да, я знаю.
Но даже это, пес меня дери, даже эта глупость говорила мне о том, кто я есть.
Я свалил еще по темноте.
Быстро, нагло, неблагодарно, сплевывая вдоль дороги при каждой мысли о святоше.
Хорошо, что ушел. Нечего там ловить. Мальчишке, может и есть,
а мне – нечего.
Да и слова его - сплошной бред. Одни слова.
Господь – то, Господь - это! Кого могут изменить твои слова, пастор?
Знаешь, Рыбка, я ступал все быстрее - назло ему, я плевался и чертыхался - назло ему. Я даже ДУМАЛ назло ему. Но он-таки меня переплюнул.
Уже утром, ступая по разъезженной дороге, зевая и все также чертыхаясь, я скинул пальто - становилось до невозможности жарко - тогда-то, я и решил почему-то полюбоваться на «новоприобретенную» ложечку.
Но помимо ложки, впопыхах втиснутой во внутренний карман, я нашел конверт, в котором аккуратно, по порядку были разложены желтоватые купюры. Я остановился, как вкопанный.
«Бог с тобой, ты знаешь, где его найти».
Кому адресован этот конверт? Мне? Но я не собирался искать никакого Бога!
Я присел на обочину, чтобы хоть как-то успокоить свою голову.
Все было просто.
Он знал, что я уйду и верил, что уйду один - злой и глупый.
Это он повесил пальто у двери, оставив для меня конверт в кармане.
Быстро, нагло, неблагодарно, сплевывая вдоль дороги при каждой мысли о святоше.
Хорошо, что ушел. Нечего там ловить. Мальчишке, может и есть,
а мне – нечего.
Да и слова его - сплошной бред. Одни слова.
Господь – то, Господь - это! Кого могут изменить твои слова, пастор?
Знаешь, Рыбка, я ступал все быстрее - назло ему, я плевался и чертыхался - назло ему. Я даже ДУМАЛ назло ему. Но он-таки меня переплюнул.
Уже утром, ступая по разъезженной дороге, зевая и все также чертыхаясь, я скинул пальто - становилось до невозможности жарко - тогда-то, я и решил почему-то полюбоваться на «новоприобретенную» ложечку.
Но помимо ложки, впопыхах втиснутой во внутренний карман, я нашел конверт, в котором аккуратно, по порядку были разложены желтоватые купюры. Я остановился, как вкопанный.
«Бог с тобой, ты знаешь, где его найти».
Кому адресован этот конверт? Мне? Но я не собирался искать никакого Бога!
Я присел на обочину, чтобы хоть как-то успокоить свою голову.
Все было просто.
Он знал, что я уйду и верил, что уйду один - злой и глупый.
Это он повесил пальто у двери, оставив для меня конверт в кармане.
Тьфу-ты. Священник меня переплюнул.
Я смеялся и злился, останавливался и мотал головой. Жадно пересчитывал купюры, а пару раз даже бросал конверт куда-нибудь в придорожную канаву. Но потом, конечно, бежал обратно. Я был злым, гордым, но… знал, что это скоро пройдет.
И он знал.
Честности ради, стоит сказать, что так же быстро, как злость и глупость, прошло мое финансовое благополучие.
Город, как огромный скользкий сом схватил меня за голову и начал тащить на самое дно. Так я скажу тебе рыбка: сколько не клади Спикиззи конверты с напутствиями - он останется Спикиззи. Пара отличных ночей, пара неудачных предприятий - и вот я стою недалеко от Брэдфорд Стрит, пытаясь загнать зевакам добро, которым разжился вчера ночью.
Нет-нет, на руку я был чист - настолько насколько это возможно, когда основной статьей твоего дохода является скупка всего, что угодно, у добропорядочного ворья. Марк ли-таки всунул в меня зерно истины, не знаю. Я старался быть максимально далеко от делишек, за которые можно было загреметь или огрести.
Но с городом можно научиться говорить на своем языке - стоит вынуть голову из его пасти и запрыгнуть ему на спину – и он унесет тебя вперед, где маячат неплохие перспективы. Нужно лишь научиться различать течения - теплые-холодные, сезонные – те, что гонят косяки другой рыбы.
Самым большим открытием стало для меня то, что и здесь, вдали от свободы, настоящей воды, среди угольной пыли и грязи обитали такие же, как и я - самые обыкновенные рыбы, пытающиеся выжить любым возможным способом.
Да, многие из них схватились бы за нож и факел при первой же возможности, но то тут, то там я встречал странных, не похожих на прочих, «маркоподобных» чудаков, считающих, что даже здесь, на грязных и пропахших дешевым пойлом улицах можно делать что-то, что вполне сносно можно назвать «жить».
И он знал.
Честности ради, стоит сказать, что так же быстро, как злость и глупость, прошло мое финансовое благополучие.
Город, как огромный скользкий сом схватил меня за голову и начал тащить на самое дно. Так я скажу тебе рыбка: сколько не клади Спикиззи конверты с напутствиями - он останется Спикиззи. Пара отличных ночей, пара неудачных предприятий - и вот я стою недалеко от Брэдфорд Стрит, пытаясь загнать зевакам добро, которым разжился вчера ночью.
Нет-нет, на руку я был чист - настолько насколько это возможно, когда основной статьей твоего дохода является скупка всего, что угодно, у добропорядочного ворья. Марк ли-таки всунул в меня зерно истины, не знаю. Я старался быть максимально далеко от делишек, за которые можно было загреметь или огрести.
Но с городом можно научиться говорить на своем языке - стоит вынуть голову из его пасти и запрыгнуть ему на спину – и он унесет тебя вперед, где маячат неплохие перспективы. Нужно лишь научиться различать течения - теплые-холодные, сезонные – те, что гонят косяки другой рыбы.
Самым большим открытием стало для меня то, что и здесь, вдали от свободы, настоящей воды, среди угольной пыли и грязи обитали такие же, как и я - самые обыкновенные рыбы, пытающиеся выжить любым возможным способом.
Да, многие из них схватились бы за нож и факел при первой же возможности, но то тут, то там я встречал странных, не похожих на прочих, «маркоподобных» чудаков, считающих, что даже здесь, на грязных и пропахших дешевым пойлом улицах можно делать что-то, что вполне сносно можно назвать «жить».
И я жил, Рыбка. Жил так, как умел.
Знаешь, я не сразу это понял, но эта самая жизнь измеряется не временем или лицами. Жизнь – это только череда решений.
Жизнь, Рыбка, – это сплетение одних и тех же кругов.
Ты капаешь в огромное море, оставляя легкий след – кап - круг всегда одинаковый, ты становишься частью моря, уносишься с потоком, чтобы рано или поздно пролиться с дождем в ту же воду. Круг за кругом.
Ты навсегда заперт в этом бесконечном кольце. Все, что тебе остается,- попытаться принять другое решение.
Ты знаешь, что в следующий раз поступишь иначе, но спустя месяцы или даже годы ты снова капаешь вниз, узнавая реку, в которой уже был.
Так было и со мной.
Жизнь, Рыбка, – это сплетение одних и тех же кругов.
Ты капаешь в огромное море, оставляя легкий след – кап - круг всегда одинаковый, ты становишься частью моря, уносишься с потоком, чтобы рано или поздно пролиться с дождем в ту же воду. Круг за кругом.
Ты навсегда заперт в этом бесконечном кольце. Все, что тебе остается,- попытаться принять другое решение.
Ты знаешь, что в следующий раз поступишь иначе, но спустя месяцы или даже годы ты снова капаешь вниз, узнавая реку, в которой уже был.
Так было и со мной.
Моя река меня не отпускала.
Я прекрасно освоился во всех секретах жизни городского дна. Но каким бы не был куш, каким бы полным не был мой желудок, каким бы удачным не был мой день – каждую ночь мутные воды снова ловили мою беспокойную голову.
Так я тебе скажу, есть такие потоки, Рыбка, из которых не вырваться.
Я не помнил запаха тины, не помнил дня или часа, со временем забывались и лица… Но стоило мне оказаться вдали от шумной улицы, где-то там, где я оставался один - воздух наполнялся странной пугающей влагой, а тела, бесконечные обгоревшие тела, начинали свой медленный хоровод.
Я верил, что новая жизнь, новые трудности и мелкие радости рано или поздно вырвут меня из бесконечного водоворота. Но нет.
Не было имен, не было лиц - лишь тела, изувеченные, одинокие, оставленные мной позади, но возвращавшиеся каждую ночь.
Так я тебе скажу, есть такие потоки, Рыбка, из которых не вырваться.
Я не помнил запаха тины, не помнил дня или часа, со временем забывались и лица… Но стоило мне оказаться вдали от шумной улицы, где-то там, где я оставался один - воздух наполнялся странной пугающей влагой, а тела, бесконечные обгоревшие тела, начинали свой медленный хоровод.
Я верил, что новая жизнь, новые трудности и мелкие радости рано или поздно вырвут меня из бесконечного водоворота. Но нет.
Не было имен, не было лиц - лишь тела, изувеченные, одинокие, оставленные мной позади, но возвращавшиеся каждую ночь.
Мне трудно вспомнить вечер, когда я, грешным делом, не запускал свою руку в собственные закрома. Да, Рыбка, содержимое бесконечных бутыльков - жидкое, сыпучее, все чаще так и не доходило до моих покупателей. Но тела отступали, оставляли меня ненадолго, позволяя забыться тревожным сном.
И это продолжалось довольно долго.
Черт знает, так оно могло остаться и по сей день. День.
День - в поисках наживы, ночь - в объятиях всего чего угодно, начиная с лауданума, чтобы можно было забыться хоть ненадолго.
Я застрял в этом чертовом кольце, Рыбка. Но я верил, что рано или поздно найдется узкая щель - лазейка, то, что позволит свернуть куда-то в сторону…
И она нашлась. И не одна.
Да, Рыбка, рано или поздно ты оказываешься в месте, где наш водоворот начался, и судьба, пес ее дери, говорит тебе: « Ну что, сопляк, ты снова здесь, как ты поступишь теперь?»
Прошло уже больше года с тех пор, как я начал свое путешествие по миру Брэдфорд Стрит - я мало походил на себя прежнего - бессонные ночи, полные грез, давали о себе знать.
Я вел дела на привычном месте, когда увидел ЕГО.
Да, время практически стерло лица, но это лицо я узнал сразу. Так, словно видел его всего миг назад. Он стоял и косился на меня, улыбаясь, как очумелый мальчуган двухметрового роста. Огромный, лохматый, словно диковинный лесной зверь с одним единственным глазом.
Эрни, пес его дери. Живой и невредимый.
Он был возбужден, казалось, даже счастлив, - чуть ли не на руках унес меня прямо с улицы в ближайший паб, где налил столько, что и слону лопнуть было бы проще.
Он что-то сопел и хрипел - болтал без умолку, все рассказывая и рассказывая о том, как ему свезло оказаться в городе, осесть, завести правильных друзей.
Последние пару месяцев он промышлял в банде Туби Краба – весьма влиятельного и предприимчивого парня, чьи огромные клешни тенью висели над доками и половиной города.
Неплохо, Эрни, весьма неплохо для одноглазого простака.
Мы все сидели и сидели… Он все говорил и говорил, в то время, как капля за каплей моя беспокойная река начинала вскипать, выбрасывая на берег тело за телом. Вот оно. Вот моя лазейка. Вот он мой неверный выбор.
Ублюдок цел и невредим. Вот он, виновник всего того, что разрывало мою несчастную голову каждый вечер - месяц за месяцем...
Я ведь мог тогда, давно, открыть рот.
Всего на секунду - всего на одно слово! «Эрни»!
- Эрни!
Толстяк осекся, удивленный тому, что я, наконец, прервал свое молчание.
- А что с той девкой?
- С какой девкой? Ты говори поточнее, брат, у меня девок, что клопов у тебя в матрасе!!!
- Ну с той, из Эккилла.
- А-а-а! С чего вспомнилось-то? Так обрюхатил я дуреху. Меня еще мужики тамошние взгреть хотели. Я как пронюхал, что дело жареным запахло - той же ночью я свинтил…
Жареным. Черт бы тебя побрал, косой недоумок. Он пялился на меня своим одиноким глазом, разгоряченный, довольный – он ждал от меня то ли шутки, то ли отличной байки. Но я молчал. Меня трясло и ломало. Я кипел, я взрывался. Но молчал.
- Да и черт с ней. Да и хватит про баб моих талдычить. Расскажи-ка мне лучше, что там с нашими стариками, я уже года два, как ни слыхом ни дыхом...
Вот оно. «Как ты поступишь теперь, сопляк? Я привела тебя туда, откуда ты начал».
Я открыл рот, прямо как ты недавеча, Рыбка. Эрни начал ухахатываться с моего худющего лица с распахнутым настежь мялом. А я не знал, что сделать.
Взять, да и выложить ублюдку всю правду, как она есть!
Пусть знает, подонок, что натворил!
Воткнуть бы ему вилку в оставший глаз - а потом и куда пониже – пусть валяется прямо здесь, пусть ржет сколько влезет!
Но сначала рассказать!
Вспомнить вместе каждого поименно, пусть они приходят и к нему, каждую ночь, каждую ночь! Ночь! Скоро ночь!
«Пес тебя дери, сопляк!..»
Я чуть не перевернул шаткий стол, выдернув себя с места – молча, резко, сглотнув подступивший к горлу комок живой, горячей ненависти.
Я ушел.
Не сказав ни слова, даже не обернувшись, чтобы взглянуть на удивленного Косого.
«… ты снова сделал неправильный выбор. Вот и живи с ним дальше. Сопляк!»
Это был не голос судьбы. Это были мои собственные слова.
Я шептал и шептал - чуть ли не до самого утра. А они плыли и плыли - совсем близко. Мои мертвецы, мои безликие спутники. Я вскрыл очередную склянку, как больной нарыв – прошло совсем немного, и я окончательно заблудился – то ли это я шептал, то ли это они пели мне, что я снова повернул не туда.
Ну, Марк, что скажешь, святоша? Я поступил так, как поступил бы твой Бог. Но никто не воскрес. Ни мои покойники, ни я сам. Я шептал, шептал, пел, орал! Я сделал так, как велел! Но где оно? Где мой новый круг?
Где оно – избавление?
Я ни черта не нашел, слышишь, Марк? Станцуем?
Пес меня дери, Рыбка, но он услышал.
Мой круг продолжался. Как знать, может я вовсе и не с тем выбором ошибся?
Ты можешь мне не верить, но наша встреча состоялась всего через пару дней после злополучного вечера с Косым Эрни. Опрятный, улыбчивый, с легкой проседью и легкой поступью - он был ровно таким, каким я оставил его чуть больше года назад.
Он нашел меня, будто совершенно случайно, хотя могу ли я теперь верить хоть в какие-то случайности?
«Сопляк, ну хоть здесь-то ты сделаешь все, как нужно?»
Мы сидели ровно в том же заведении, мне казалось, что и вровень за тем же столом, за которым намедни сидели с Косым.
И это продолжалось довольно долго.
Черт знает, так оно могло остаться и по сей день. День.
День - в поисках наживы, ночь - в объятиях всего чего угодно, начиная с лауданума, чтобы можно было забыться хоть ненадолго.
Я застрял в этом чертовом кольце, Рыбка. Но я верил, что рано или поздно найдется узкая щель - лазейка, то, что позволит свернуть куда-то в сторону…
И она нашлась. И не одна.
Да, Рыбка, рано или поздно ты оказываешься в месте, где наш водоворот начался, и судьба, пес ее дери, говорит тебе: « Ну что, сопляк, ты снова здесь, как ты поступишь теперь?»
Прошло уже больше года с тех пор, как я начал свое путешествие по миру Брэдфорд Стрит - я мало походил на себя прежнего - бессонные ночи, полные грез, давали о себе знать.
Я вел дела на привычном месте, когда увидел ЕГО.
Да, время практически стерло лица, но это лицо я узнал сразу. Так, словно видел его всего миг назад. Он стоял и косился на меня, улыбаясь, как очумелый мальчуган двухметрового роста. Огромный, лохматый, словно диковинный лесной зверь с одним единственным глазом.
Эрни, пес его дери. Живой и невредимый.
Он был возбужден, казалось, даже счастлив, - чуть ли не на руках унес меня прямо с улицы в ближайший паб, где налил столько, что и слону лопнуть было бы проще.
Он что-то сопел и хрипел - болтал без умолку, все рассказывая и рассказывая о том, как ему свезло оказаться в городе, осесть, завести правильных друзей.
Последние пару месяцев он промышлял в банде Туби Краба – весьма влиятельного и предприимчивого парня, чьи огромные клешни тенью висели над доками и половиной города.
Неплохо, Эрни, весьма неплохо для одноглазого простака.
Мы все сидели и сидели… Он все говорил и говорил, в то время, как капля за каплей моя беспокойная река начинала вскипать, выбрасывая на берег тело за телом. Вот оно. Вот моя лазейка. Вот он мой неверный выбор.
Ублюдок цел и невредим. Вот он, виновник всего того, что разрывало мою несчастную голову каждый вечер - месяц за месяцем...
Я ведь мог тогда, давно, открыть рот.
Всего на секунду - всего на одно слово! «Эрни»!
- Эрни!
Толстяк осекся, удивленный тому, что я, наконец, прервал свое молчание.
- А что с той девкой?
- С какой девкой? Ты говори поточнее, брат, у меня девок, что клопов у тебя в матрасе!!!
- Ну с той, из Эккилла.
- А-а-а! С чего вспомнилось-то? Так обрюхатил я дуреху. Меня еще мужики тамошние взгреть хотели. Я как пронюхал, что дело жареным запахло - той же ночью я свинтил…
Жареным. Черт бы тебя побрал, косой недоумок. Он пялился на меня своим одиноким глазом, разгоряченный, довольный – он ждал от меня то ли шутки, то ли отличной байки. Но я молчал. Меня трясло и ломало. Я кипел, я взрывался. Но молчал.
- Да и черт с ней. Да и хватит про баб моих талдычить. Расскажи-ка мне лучше, что там с нашими стариками, я уже года два, как ни слыхом ни дыхом...
Вот оно. «Как ты поступишь теперь, сопляк? Я привела тебя туда, откуда ты начал».
Я открыл рот, прямо как ты недавеча, Рыбка. Эрни начал ухахатываться с моего худющего лица с распахнутым настежь мялом. А я не знал, что сделать.
Взять, да и выложить ублюдку всю правду, как она есть!
Пусть знает, подонок, что натворил!
Воткнуть бы ему вилку в оставший глаз - а потом и куда пониже – пусть валяется прямо здесь, пусть ржет сколько влезет!
Но сначала рассказать!
Вспомнить вместе каждого поименно, пусть они приходят и к нему, каждую ночь, каждую ночь! Ночь! Скоро ночь!
«Пес тебя дери, сопляк!..»
Я чуть не перевернул шаткий стол, выдернув себя с места – молча, резко, сглотнув подступивший к горлу комок живой, горячей ненависти.
Я ушел.
Не сказав ни слова, даже не обернувшись, чтобы взглянуть на удивленного Косого.
«… ты снова сделал неправильный выбор. Вот и живи с ним дальше. Сопляк!»
Это был не голос судьбы. Это были мои собственные слова.
Я шептал и шептал - чуть ли не до самого утра. А они плыли и плыли - совсем близко. Мои мертвецы, мои безликие спутники. Я вскрыл очередную склянку, как больной нарыв – прошло совсем немного, и я окончательно заблудился – то ли это я шептал, то ли это они пели мне, что я снова повернул не туда.
Ну, Марк, что скажешь, святоша? Я поступил так, как поступил бы твой Бог. Но никто не воскрес. Ни мои покойники, ни я сам. Я шептал, шептал, пел, орал! Я сделал так, как велел! Но где оно? Где мой новый круг?
Где оно – избавление?
Я ни черта не нашел, слышишь, Марк? Станцуем?
Пес меня дери, Рыбка, но он услышал.
Мой круг продолжался. Как знать, может я вовсе и не с тем выбором ошибся?
Ты можешь мне не верить, но наша встреча состоялась всего через пару дней после злополучного вечера с Косым Эрни. Опрятный, улыбчивый, с легкой проседью и легкой поступью - он был ровно таким, каким я оставил его чуть больше года назад.
Он нашел меня, будто совершенно случайно, хотя могу ли я теперь верить хоть в какие-то случайности?
«Сопляк, ну хоть здесь-то ты сделаешь все, как нужно?»
Мы сидели ровно в том же заведении, мне казалось, что и вровень за тем же столом, за которым намедни сидели с Косым.
Черт побери, Рыбка – жизнь очень странная штука.
Марк приехал в город по каким-то семейным делам. То ли из-за своего непутевого братца, то ли еще почему. Он рассказывал всякую чепуху, с участием и горечью расспрашивал о моей жизни. Ему не нужно было говорить о том, что творится в моей голове, он видел меня насквозь – уличного, хитрого, худого, влипшего в содержимое собственных склянок по самое «не балуйся». Он говорил, сетовал, советовал. А я все никак не мог решиться спросить.
- С ним все хорошо – Марк прервал сам себя, улыбнувшись своей безупречной улыбкой. - С ним все хорошо. И, да, я не хочу тебе врать: он со мной.
Слова священника как ураган крутились в моей пустой башке. Со мной. Со мной!
Марк, я сделал все, как ты учил, и ты меня услышал! На меня нахлынуло вновь, как тогда, пару дней назад, но это были совсем другие волны. Мои круги на воде разлетались все чаще - Боже мой, Марк, я слишком громко слышал своих мертвецов, я слишком долго пытался вспомнить их лица.
А не хватало мне всего одного лица. Живого.
С ним все хорошо. Я был готов простить Эрни – Косого идиота, готов был пережить каждую бессонную ночь вновь - все за эту минуту!
Какая-то часть моей жизни не была мокрой и бездомной, не пропахла рыбой и обманом, не сгорела и не потонула в бесконечных потоках морфия. С какой-то частью моей жизни все было хорошо.
Какая-то часть моей жизни растет в доме пастора вместе с его многочисленными племянниками, обучается грамоте и ест досыта.
Какая-то часть моей жизни спит в тепле, не слыша пьяных окриков и шепота мертвецов.
Я лопотал, как младенец, пытаясь различить что-то в доброй, теплой улыбке Марка. Дети дружны, они приехали в город вместе с Марком, завтра их ждет сюрприз – настоящее цирковое шоу. Пес меня дери, Рыбка, смог бы я дать Бартли хоть малую часть того, что пришло в его жизнь благодаря скромному священнику, что сидел напротив меня!?
Внутри пело и ликовало что-то совсем новое. Я сделал все, как ты велел - и вот оно! Я все спрашивал и спрашивал, совсем не думая о том, как странно, наверное, выглядим мы рядом - он в строгом и чистом наряде – и я - бледный, грязный, изредка пробиваемый мелкой дрожью, в равном краденом пальто.
Теперь я понимаю, о чем ты сказал тогда!
Черт побери, знал бы ты, как я прожил этот год! Что со мной ни приключалось, где я ни оказывался! Но, эй, Судьба! Я сделал все правильно! Я сделаю так еще раз, если придется. Все, что угодно, лишь бы…
- Не приходи. Я понимаю, что не вправе просить тебя. Друг мой, я знаю, как это жестоко, теперь, когда вижу, насколько мальчик тебе не безразличен. Я был бы безгранично счастлив - взгляд Марка стал темным, практически потухшим – безгранично счастлив, если бы вы смогли увидеться. Но прости, прости меня, он только начинает забывать. Видишь ли ты по ночам то, что вам пришлось пережить? Он живет с этим, но все его живое естество старается выкарабкаться из той проклятой реки. Понимаешь? Ты устал, мой друг, я вижу, как ты устал. Ты вернешь его туда, обратно. На год назад. Ты устал, но он пока не сдался. Не приходи.
- С ним все хорошо – Марк прервал сам себя, улыбнувшись своей безупречной улыбкой. - С ним все хорошо. И, да, я не хочу тебе врать: он со мной.
Слова священника как ураган крутились в моей пустой башке. Со мной. Со мной!
Марк, я сделал все, как ты учил, и ты меня услышал! На меня нахлынуло вновь, как тогда, пару дней назад, но это были совсем другие волны. Мои круги на воде разлетались все чаще - Боже мой, Марк, я слишком громко слышал своих мертвецов, я слишком долго пытался вспомнить их лица.
А не хватало мне всего одного лица. Живого.
С ним все хорошо. Я был готов простить Эрни – Косого идиота, готов был пережить каждую бессонную ночь вновь - все за эту минуту!
Какая-то часть моей жизни не была мокрой и бездомной, не пропахла рыбой и обманом, не сгорела и не потонула в бесконечных потоках морфия. С какой-то частью моей жизни все было хорошо.
Какая-то часть моей жизни растет в доме пастора вместе с его многочисленными племянниками, обучается грамоте и ест досыта.
Какая-то часть моей жизни спит в тепле, не слыша пьяных окриков и шепота мертвецов.
Я лопотал, как младенец, пытаясь различить что-то в доброй, теплой улыбке Марка. Дети дружны, они приехали в город вместе с Марком, завтра их ждет сюрприз – настоящее цирковое шоу. Пес меня дери, Рыбка, смог бы я дать Бартли хоть малую часть того, что пришло в его жизнь благодаря скромному священнику, что сидел напротив меня!?
Внутри пело и ликовало что-то совсем новое. Я сделал все, как ты велел - и вот оно! Я все спрашивал и спрашивал, совсем не думая о том, как странно, наверное, выглядим мы рядом - он в строгом и чистом наряде – и я - бледный, грязный, изредка пробиваемый мелкой дрожью, в равном краденом пальто.
Теперь я понимаю, о чем ты сказал тогда!
Черт побери, знал бы ты, как я прожил этот год! Что со мной ни приключалось, где я ни оказывался! Но, эй, Судьба! Я сделал все правильно! Я сделаю так еще раз, если придется. Все, что угодно, лишь бы…
- Не приходи. Я понимаю, что не вправе просить тебя. Друг мой, я знаю, как это жестоко, теперь, когда вижу, насколько мальчик тебе не безразличен. Я был бы безгранично счастлив - взгляд Марка стал темным, практически потухшим – безгранично счастлив, если бы вы смогли увидеться. Но прости, прости меня, он только начинает забывать. Видишь ли ты по ночам то, что вам пришлось пережить? Он живет с этим, но все его живое естество старается выкарабкаться из той проклятой реки. Понимаешь? Ты устал, мой друг, я вижу, как ты устал. Ты вернешь его туда, обратно. На год назад. Ты устал, но он пока не сдался. Не приходи.
Слова Марка обернулись привычным вечерним шепотом. Я верил им, так же, как и год назад, в ночь, когда оставил мальчишку.
Я слаб, я устал - я проворовавшийся цыган-торгаш с Брэдфорд, который купается в морфии слишком часто для того, кто еще может дружить с головой. И что уж там врать, Рыбка, мои мертвецы навсегда останутся со мной.
«Он пока не сдался». Марк сказал не это. «Сдался - ты».
«Да, сопляк. Круг продолжается.»
Так смешно меняются декорации, Чарли! Всего пара дней протащила перед глазами пару лет моей жизни. В одном и том же пабе. За одним и тем же столом.
Так уж все устроено, Рыбка. Мы крутимся в чертовом водовороте собственных решений, бесконечно возвращаясь к одному и тому же. Слова, лица – все ерунда, пес их дери. Мы все обречены капать в одну и ту же реку…
Но лазейка все еще маячила перед глазами.
А решение все еще не было принято…
Мои мертвецы кричали: «Мальчишка. Он нужен тебе!»
Но… у Бартли были свои мертвецы. И тревожить их - в праве ли я был?
Я слаб, я устал - я проворовавшийся цыган-торгаш с Брэдфорд, который купается в морфии слишком часто для того, кто еще может дружить с головой. И что уж там врать, Рыбка, мои мертвецы навсегда останутся со мной.
«Он пока не сдался». Марк сказал не это. «Сдался - ты».
«Да, сопляк. Круг продолжается.»
Так смешно меняются декорации, Чарли! Всего пара дней протащила перед глазами пару лет моей жизни. В одном и том же пабе. За одним и тем же столом.
Так уж все устроено, Рыбка. Мы крутимся в чертовом водовороте собственных решений, бесконечно возвращаясь к одному и тому же. Слова, лица – все ерунда, пес их дери. Мы все обречены капать в одну и ту же реку…
Но лазейка все еще маячила перед глазами.
А решение все еще не было принято…
Мои мертвецы кричали: «Мальчишка. Он нужен тебе!»
Но… у Бартли были свои мертвецы. И тревожить их - в праве ли я был?
Спикиззи прислушался к словам Марка.
Спикиззи не согласился с Марком.
