Да,ты прав. Кто я? Кем я стал?
Я вор, обманщик и негодяй, засыпающий под шепот лиц, мелькающих в голове.
Я не приду. Нельзя. Не приходи…

Откуда ты, знаешь, святоша, что мне довелось пережить?
Ты и понятия не имеешь! Каково это - метаться без сна, круша все вокруг, пытаясь сделать все, что угодно, чтобы не вспоминать, чтобы просто дышать – так как это делают другие.
Нет, это не я! Я не виноват!
Это вы сделали со мной! Деревенские ублюдки, Эрни и ты!
Со своими добрыми намерениями и сладкими речами!
Это не я!

Я мигом опустошил все запретные запасы - в меня лилось и крошилось все, на что еще было способно мое трясущееся тело.
Это не я! Не я!
Ведь я пытался все сделать правильно!
Я молчал, когда нужно было, я ушел, когда мне велели, я простил, когда следовало!
И пусть я не был праведником, каких поискать, я умел поступить верно тогда, когда это нужно!

Какая разница, сколько карманов я обобрал, какая разница, сколько склянок из-под гликогероина валялось под моей койкой?!
Какое это имеет значение в конечном счете? Неужели это, именно это, делает меня тем, кому можно отказать даже в малейшей милости?
Не приходи?
Какое право ты имеешь запретить мне?
Какое?

Я рвал чертово пальто прямо на себе, будто в его лацканах скрывалось чудодейственное успокоительное. Но я знал, знал, хоть и не желал этого видеть, я знал, что Марк, пес его дери, как всегда был прав.

Так я тебе скажу, Рыбка! Вяжи себя к койке, ломай себе руки - но ни за что не давай себе выйти на улицу в момент, когда ты не можешь смириться с чужой правотой.

Во мне снова кипела злость - но не та, наивная, с которой я покинул когда-то дом священника, а настоящая! Слепая и безумная, ты с которой мы в детстве бивали чужих ребятишек. Чистая и ядовитая, пьянящая, как самый бешеный абсент.

Я поступал правильно, шаг за шагом.
И какого черта устроен этот мир, если в итоге я остаюсь неправ?
Думаешь, треклятый мир, я и на это раз спущу все на нет?
Черта с два!

Ты видишь во мне того, кого хочешь видеть!
Все вы!
Что ж - тогда давайте спляшем по вашим правилам!

Меня шатало, как хлипкого матроса в шторм -
я шел по
ночным улицам
почти наугад – среди загаженных подворотен и мертвых фонарей.
Я шел, вальсируя в своем собственном безумном танце
и мир танцевал со мной, накрывая
меня волнами несусветной чуши: летящих ставень, текущих мостовых, растерзанных
собак и свя
тых пьяниц.
Я качался
на этих беспросветных волнах
взад
и
впе
ред,
пока там вдалеке, за сотню морских миль не забрезжил огонек маяка.

И пусть мир вокруг превратился в несвязную кашу - я знал, что иду правильным курсом.

Каждый вечер здесь собирались ребята, что работали на Туби Краба. Пускай меня разорвет на части, но я найду одноглазого выродка и покажу ему, что он и мир сделали со мной.

И смеялся, как сумасшедший, вкатившись в двери прогнившего паба для ребят из доков.

Запах дешевого пойла, рыбы, тины и крови придал мне сил –
злость держала на плаву мое дырявое судно!

Я пропахал носом дощатый пол, разметал вокруг какие-то стулья, казалось - целый мир, что держал меня за шкирку все эти годы, я ломал все вокруг, я бил все,
что мог, продираясь сквозь толпу ошалевших выпивох куда-то в самое сердце собственной ненависти.

И там сидел он - ржущий и жрущий, обнимающий какую-то тощую девку.
Я завалился на стол прямо перед ними - счастливый и безумный, пытаясь трясущейся рукой схватить хоть что-то, что станет моим оружием против целого света, сжавшегося до размеров двухметрового недоумка.

Эрни не успел понять ровным счетом ничего - он был слишком пьян и туп даже для самого себя!

Чвок!

Дикий вой, громче любого заводского гудка вдарил по ушам,
словно твердый кулак!
Эрни метался из стороны в сторону, хватаясь за окровавленный глаз, в то время, как река рук, ног и тел швыряла меня куда-то далеко, в сторону выхода.
Я был счастлив, Рыбка, был счастлив!
Еще немного и все будет правильно!

Боже, даже страшно подумать, как я умудрился оторваться от очумевших зверюг - я бежал и бежал, задыхаясь собственным счастьем, давясь пеной в уголках рта, заливаясь смехом и радуясь тому, как вокруг меня меняется целый мир!

А мир цвел, мир кружился, мир пел и колотил мне в такт невероятную джигу. Мои мертвецы болтали на сотнях языков, заставляя меня бежать дальше, туда, где я, наконец, буду прав!

Вы не запретите мне ничего!
Больше вы не станете меня судить!
Я все делал правильно!
И теперь у меня своя правда!
Я хочу увидеть чертова мальчишку, и увижу!

Слышишь, Марк, пес тебя проглоти и выплюни, слышишь?

Темнота озарялась яркими вспышками -
бац!
Бац!
Канонада в голове вырывалась наружу криками и песнями, а я бежал и бежал, пока ночная улица не съежилась, не затрещала и не вытянулась к небу пестрыми полосками шапки шатра.

Я вбежал в еще большую тьму, пытаясь наощупь найти самого себя, валявшегося на полу, устеленном опилками, ползающего между узкими полосами сидений, рычащего и колотящего в деревянные двери длинных скамей.

Где-то на другом конце мира, в самой гуще тьмы загорелся огонек.

- Эй, брат, ты кажись, забрел не туда. Что тебе нужно, а?

Голос был низким, грубым, но казался спокойным.

- Спикиззи к Вашим услугам, джентльмен – я взобрался на скамью, распахнув полы пальто - покупай, продавай, все, чем богата Брэдфорд Стрит, - в моих карманах!

Незнакомец с керосиновой лампой плыл перед глазами, превращаясь в огромное яркое пятно:

- Мне ничего не нужно от тебя, брат, и тебе от меня тоже. Уходи, откуда пришел.

Я проскакал по хлипким сидениям, чудом не переломав ноги, зависнув всего в паре метров от пятна-незнакомца!

- А ты почем знаешь? А? Мне нужно увидеть мальчика! Я пришел за ним!
И никто мне не запретит!

Незнакомец подошел так близко, что лампа в его руках превратилась в бесчисленное количество качающихся плывущих огоньков:

- Тут нет никакого мальчика. Ступай, брат, восвояси
и больше не приходи.

Стоит ли говорить, Рыбка, что эти слова дожали курок где-то в самом центре моего трясущегося холодного я!
Я набросился на обидчика со всей силой, что оставалась в одурманенном теле, со всей злостью, что догорала в моем бредовом воспаленном мозгу.
Я увидел в нем лица всех, кто бил меня тогда, в пабе, прихватив к стене, как подбитую тушу, я видел в нем лица тех, кто не давал мне сомкнуть глаз, кто не давал мне сыто жить, поступать правильно или запрещать.

Но ты знаешь, Рыбка, одного удара нашего Арчи хватило, чтобы ненависть ко всему миру утихла во мне на пару дней.

Так я и оказался здесь.

Со сломанной скулой, горячкой, в пальто, полном всякого барахла, да с окровавленной ложкой в руке.

Не самая достойная история, не так ли, Чарли? Что ж, она такова - из песни слов не выкинешь.

Меня выходили, моим талантам нашли свое применение здесь - по эту сторону арены.
И впервые в жизни никто не запрещал, не спрашивал, почему, и не говорил мне, кто я.

Так я тебе скажу, Рыбка: никогда не позволяй миру говорить за тебя,
кто ты есть.

Мир видит в тебе лишь то, что хочет видеть. Каждый вшивый сопляк убедит самого законченного праведника в том, что тот и крупа конского не стоит. Каждый из них найдет в тебе самое худшее и наденет тебе на голову, аки корону. Не веришь?

Так посмотри на себя, Рыбка, теперь ты знаешь меня.
Так кто я для тебя?

Безродный цыган? Беспринципный торгаш? Бессовестный вор? Бесхребетный дурак, забивавший боль опиумной трубкой?
Что из моей истории сделало меня хорошим парнем, а, Рыбка?

Что бы ты не назвала сейчас там, в глубине себя – это твое.
Не мое. Мне нет до этого дела.

Мое дело - это рассказать историю, да пожирнее.
Так что если не подобрала мне прозвища -
"Спикиззи- господин-обманщик" будет в самый раз!
Ап-Ап!
Думай, с кем болтать садишься, Рыбка, а не то нахлебаешься уму-разуму, да не впрок.
Но вот тебе-таки дельный совет. И про меня, и про тебя, и про мир, пес его дери. Если можешь не спрашивать - не спрашивай.
Если можешь промолчать - промолчи.
Если можешь обмануть - обмани.