Иногда, Рыбка, самое, казалось бы, понятное и привычное дает осечку.

Я провел остаток вечера за пинтой темного, то и дело возвращаясь в мыслях к этой странной, пугающей встрече. Да, Рыбка, повторю в сотый раз, я никогда прежде не видел таких глаз.

Что было бы, продай я нож этой полоумной?

Кто знает, может лежал бы сейчас прямо посреди Брэдфорд, пытаясь заткнуть чем попало дырку в животе.

Я повидал разных обитателей этих улиц. Странных, грязных по самые уши и светлых в самой глубине души, прогнивших до основания и безжалостных, как скулящий ветер с пустошей.
Так я тебе скажу, Рыбка - единственный, кому ты можешь доверять - ты сам.
И если чутье говорит тебе плюнуть в руку ребенка попрошайки - так и сделай.

И это правило работает безотказно, Рыбка. Обведи дважды.

Ночь успокоила меня окончательно, я и думать забыл о странной вечерней встрече, укутанный мягким хмелем пары пинт и крепкого табака.

...Я опускал подол и видел ее угловатое худое лицо, с мягко, будто во сне опущенными веками, Её губы замерли, выдавая печальный знак чего-то ушедшего, но покойного. Она спала, где-то в далеке от того, что мучило ее еще вчера...

...подол бесшумно опустился, укрывая белесую наготу холодных ног.

Так я скажу тебе, Рыбка, черт в этот день не отвел меня от ее несчастного тела мигом раньше! Я увидел ее лицо. Нет, Рыбка, я не увидел ни боли, ни печали, ни умиротворения или покоя.
Я видел все то же больное испуганное лицо с широко раскрытыми, мутными уже глазами - двумя замученными мертвыми птицами. Её лицо не выражало ровным счетом ничего кроме того же больного беспокойства, напугавшего меня накануне.

Знаешь, Рыбка, я повидал многое.
Но в жизни я не видел таких страшных глаза.
Может быть ли что-то мертвее мертвого?
Да. Такими были ее глаза.

Не знаю, в чем тут дело. Нет, я не чувствую вины - не я перерезал девке глотку, да и нож мой вряд ли бы подарил ей другой исход.
Но эти глаза!..
Эти глаза утянули меня прочь от солнечного света - в мою душную каморку.
Нет, в тот день Спикиззи не вышел на улицу.
Я сидел на койке, уставившись в ничто, и в каждой пылинке, в каждой трещине на стене я видел эти глаза. Казалось, я дышал ими - они не отпускали меня, тянули на дно, туда, где ждали меня другие безжизненные взгляды, руки и тела.

Я падал все ниже, пока воспоминания, словно мешок с песком, пришитый к ногам, тянули меня за собой - в тот солнечный день, к реке полной обгоревших тел. Я видел эти глаза в каждом изувеченном лице, я видел их на лице несчастного крысеныша, чью шею чуть не передавил, потеряв рассудок от гнева. Эти самые глаза распахивало безжизненное тело мальчишки, повисшее на руках речного незнакомца.

Пес меня дери, Рыбка, никогда не открывай эту дверь.
Не впускай к себе мертвецов - не своих ни чужих.
Стоит лишь на миг скрипнуть дверной ручкой, как ты окажешься там, где никто уже не будет в силах вернуть тебя обратно.

Я подскочил на койке, подобрав колени - легкий дверной скрежет напугал меня до полусмерти.
Но то, что я увидел вслед за распахивающей дверью напугало не меньше.

Передо мной стояли четверо. И нет, Рыбка, - эти четверо были живее живых.

- Встань, цыган, есть разговор.

Дверь шумно захлопнулась.

- Да ты не рыпайся, все ровно, Липс хочет с тобой потрещать.

Вот уж с кем трещать мне не хотелось - так это с Липсом.

Встречала ли ты, Рыбка, таких мелких ублюдков, которые ничего из себя не представляют, кроме сгустка злобы и жадности? Наверняка, встречала.
Так я тебе скажу - Липс был именно таким мелким ублюдком - разве что весьма увесистым. Он не был слишком влиятелен, - трудился в предприятии Туби Краба, чьи ребята держали доки, а порой казалось, чуть ли не половину города. На Липсе висела уличная торговля - контроль всякого мелкого ворья, девок и всего того, до чего Крабу не было дела. Мелкая сошка - гадкая, жесткая, но умудрявшаяся держать в страхе половину Брэдфорд. Любой мелкий ублюдок способен наварить кучу кровавого шума, когда за ним стоит достаточно большой ублюдок. А за ним стоял сам Туби Краб.

Тот, что стоял поодаль, вышел вперед и уселся прямо напротив меня.
Остальные вышли.
- Говорят, цыган, это ты вчера вечером возле паба шарился. Да, ты не пытайся юлить - тебя мои парни видели. - Липс скользнул жирной рукой по лысине, - так ты?

Я молча кивнул. Я был явно не в том положении, чтобы пытаться доказать пришлой четверке с Липсом во главе, что я - вовсе не я.

- Баба моя - тварь двинутая - делов вчера чуть не натворила. Парни говорят, будто болтанула, дура, кому-то из девок своих, что прирезать меня собирается. Прямо в постели, пока дрыхну. Ну, не дура, ли? - Липс разулыбался свой широкой, медвежьей, на удивление целой улыбкой.

- А я почем знал, что там на уме у бешеной бабы? В общем спал я себе, как тварь эта на меня накинулась - воет, кричит, - Липс захохотал во весь голос, - чертыхается! Да что она сделает-то мне голыми руками! Я ее быстро успокоил.
Лысый здоровяк сплюнул прямо на пол.

- А вот будь у нее нож, может и несвезло бы старине Липсу. Парни говорят, будто терлась она вчера прямо подле тебя - мол, нож выторговать хотела.
Да ты не продал.

Я не нашелся, что ответить - в голове собирались во едино куски странной, страшной истории.

- Так уж устроено в доках, цыган. Ни одна чертова баба не смеет даже пискнуть на ребят с Брэдфорд. Хоть он ей брат, хоть сват, хоть благоверный. За такое наказывают - до похлеще, чем кулаком в ребра. За такое наказывают посерьезнее.
Но тут такое дело, цыган. Парни талдычут, будто так уж вышло, что я у тебя в долгу.
Я плевать хотел, что на тебя, что на твои треклятые делишки - нет мне дела до мелкого ворья.
Но правила - есть правила.
Они, что для баб, что для цыган, - едины.

Громкий плевок вновь приземлился у койки.

- Липс с Брэдфорд долги отдает всегда.
Так вот, цыган. Парни говорят, что дела у тебя так себе - палваешь ни там, ни сям. Пыли в глаза напустить умеешь, а серьёзные дела не водил ни разу.
А я могу это поправить. Я тебе, вроде как, должен теперь, по понятиям, но уж не настолько, чтобы тебе в карман насыпать.
А вот работенку предложить могу.
Это тебе не на улице мерзнуть, да остолопов оббирать.Сделаешь дело, и меня порадуешь, и себе на хлеб заработаешь. А там, глядишь, может и среди парней пристроишься. Ты хоть и ирландец, да вроде с мозгами - Туби даже ты можешь сгодиться.

Липс поднялся - койка жалобно скрипнула, освободившись от тяжести грузной туши.

- В общем, думать тут нечего, цыган, но ты подумай. Мне должок закрыть надо, тебе не сдохнуть с голоду - работа есть, бери да делай, если не идиот конченный. Ответ парням завтра дашь. Бывай.



Дверь в каморку снова взвизгнула, оставляя меня, ошарашенного и обомлевшего, наедине с собственными мыслями. Даю пятерку, Рыбка, что в тот момент я пялил на стену теми самыми пустыми глазами мертвой девчонки с Бредфорд Стрит.



Э, как все обернулось, а Рыбка?
Чутье мое - великое дело.

Сдай я нож - уже б валялся рядом с девчонкой. Но что-то в тот миг остановило мою привычку сначала продавать, а потом спрашивать. Ох, свезло мне, Рыбка, ни одному беговому уиппету так не везло.



Черт его знает, как это зовется - когда малое теряешь, зато большое находишь. Но моя ирландская удача явно крутанула со мной именно такой финт.

Шкуру мое спасло какое-то больное чудо, а теперь оно же тыкало в рожу шансом спасти свое положение.

Оставалось только дождаться парней Липса. И все! Пока, Брэдфорд, со своими заплесневелыми стенами! Но что-то в этих заплесневелых стенах говорило мне, что иногда лучше оставаться и в них, не пытаясь сунуть нос наружу. Целее будет. Да и не только нос, Рыбка, если ты смекаешь, о чем...