Пиши, чего рот раскрыла? Не нравится тебе моя история? Пёс тебя дери, думаешь, мне она нравится? То-то же! Всем вам лютики подавай, а как расскажешь правду, так морды воротите. Да все никак не пойму... то ли от меня, то ли от себя самих.

Ладно тебе, все мы рыбешки. Чешуя может и блестящая, да вони не отбить. Знаешь, как нас звали в детстве? Да откуда тебе знать! Так и звали – «рыбешками». Ха! Поживи с мое на воде – тоже плавники отрастишь. Думаешь, я жалуюсь? На что? На то, что в глотку закинуть нечего было? Вот как я тебе кажу: пустым ртом легче дышится. Ты вот пару дней без куска хлеба поживи - так сразу ветер жрать научишься. Стоишь такой на берегу и языком вверх-вниз, вверх - вниз. Тем и сыт полдня. Бабка моя шутила, мол, от того и тянет во все стороны, что ветра наглотались. От того и свободны. И знаешь, рыбка, пёс меня дери, как права была бабка! Мы жили по своим голодным правила, но вольно, как никто! И никто не подумал бы сказать, что жили хуже, чем наши старики. Настоящий пейви всегда умеет ценить даже пустые карманы, знаешь ли.

Да и нужны ли тебе карманы, когда вокруг вода, да тина? И так от недели к неделе, от города до города, пёс бы их всех подрал. С детства ненавидел все, что на воде не качается. Деревня, город - тьфу! Ненавидел так, что аж трясло! Кулаки за пару дней готовил! Тамошние детишки - завсегда слабаки - они нас боялись, от того и ненавидели. А мы не умели бояться, мы ненавидели просто так - бояться нас не научили. И мы возвращались с битыми носами, счастливые и ненавидящие. Но и Город порой брал свое. Он, как дрянная сеть, в которой то и дело застревала какая-нибудь безмозглая рыбешка. Город – это отрава.

Правило всегда было одним и тем же: пристать на пару дней, продать все, что продается, утащить, все, что просится в руки, и отчалить пока ядом городским не надышался. Но мы были глупой, молодой рыбешкой. Кто-нибудь постоянно болтал о том, как сбежит, да не просто, чтобы набить пару морд в пабе, а по-настоящему, насовсем. Нет, мы ненавидели не потому, что боялись. А потому только, что хотя бы раз, в самый голодный и мерзлый вечер, кто-нибудь из нас-таки мечтал о том, чтобы лечь постель возле настоящего очага, под крышей, что не сгниет в конце-концов где-нибудь на мелководье.

Если намечалась хорошая сделка, я всегда знал, где найти то, чего сам черт не сыщет, а если намечалась хорошая заварушка, я всегда знал, как вылезти живым и невредимым. Естественно, не всем местным нравился мой подход к ведению дел. Вот так я тебе скажу: глупость имеет четкие географические предпочтения. Чем дальше от побережья - тем проще люд. Мой старик всегда твердил: «Однажды, малец, ты нарвешься, да так, что без рук останешься.»
Но, как видишь, руки мои при мне. Но да. Была как-то история, в которой могли и без ног оставить.
Сказать правду, не любили нас местные по разным причинам. Кто просто так - потому что рожи наши не нравились, кто-то за то, что не досчитался пары бумажек в кармане, а кто-то... да мало ли, за что!
Я, не спорю, был той еще дрянью, но были и те, кто в жизни на суше закона бы не нарушил. Бабка моя, например, или старик Эрни Косой. Да, так и звали. И не по тому, что нам так хотелось, а потому, как еще в детстве ему глаз перебило. Огромный, как два меня, волосатый, будто медведя на себя напялил и одноглазый. Красавец не то слово, пёс его дери. Но я так тебе скажу. Хороший это был парень. Никогда не лез в бучу, но ежели дело своих касалось, то одним кулаком мог полдеревни мужиков взгреть. Было дело и меня как-то выручил, а может и не раз, да кто из нас считал в то время? В общем, деловой парень был. Но и за ним, как оказалось, грешок водился.

Помню, как-то по весне мы долго торчали на одном месте. То ли Эккилл какой-нибудь, то ли чёрт с ним уже. Разлив был во все в три глотки - рыбы навалом. Да и год на удачу спокойным казался - местные как-то к нам привыкли, даже, помню, кто-то умудрился с нами дружбу завести.
Наши - то и дело мелькали на деревенском рынке, местные - то и дело терлись у нас. А у нас, скажу я тебе, было чем заняться! Тогда-то и увязалась за нами эта девка, имени не упомню. Да может и не знал я ее имени вовсе. Что ни день - она тут как тут. Уж как они сошлись с Косым, кто теперь поймет, да только пошли среди наших слухи, что к лету поплывет девка с нами. Всем казалось, что от Эрни ее сам черт не оторвет.
Но то ли черт крепкий попался, то ли девка не очень крепкая, а уплыл Косой без этой самой девки. Кто их там разберет, что да как случилось. Во всяком случае, мне до этого дела не было. Так я тебе скажу, не принято у нас совать нос в чужие дела. И я не совал.
За это мне его и расквасили. Месяца через четыре, стоило нам вернуться.

Говорю же, в городе не жди ничего хорошего. Даже, если привык, даже если осел, даже если чешуя осыпалась - рано или поздно в тебя багор всадят да так, что кровью харкать будешь. Мы ненавидели - и все тут. Порой мы старались заглушить эту ненависть - песней или сочувствием. Они же - не такие. Тот, кто боится, всяко страх свой только ненавистью заглушить и может.

Дня два прошло, как мы воротились в это пёс-его-дери-не-помню-как-звать. А мой Старик всегда говорил, что стоит помнить места, где тебя до полусмерти изваляют. А я вот не помню. Помню, что когда вернулись, местные привычно сторонились нас, а мы - привычно старались в город не выбираться.

Может и обошлось бы все, да не знаю, на кой меня потащило на рынок. Чуяли мы, что дело не ахти творится, но поперся же зачем-то. Тут-то меня и встретили. Ощутимо так встретили. Долгая встреча была.
Знаешь, когда тебя бьют человек пять - шесть, ты ничего спросить не успеваешь.
Если один на один - или двое, там, на двое, то может еще и кинуть пару мыслей успеешь, а так - только цок-цок-цок - будто конь в голове скачет.
Цок-справа, вдохнуть пытаешься - цок слева.
И конь уже где-то в ребрах твоих топчется.

И как-то странно начинаешь понимать, что будто и виноват в чем-то. Когда так бьют - это бьют насовсем, а значит, за дело, наверное. Думаешь - прихватил что ли чего-то? ЦОК! Нет, не было... надул, может, скотника какого…

"Кто девку обрюхатил?"
ЦОК!
"ТЫ?"
ЦОК!
А я уже сам папашей быть готов, только бы кони эти угомонились. А рот полон - пикнешь, так их мамаша пол ни в век не отмоет.
"Да не этот!" ЦОК!
"Другой там был!"
ЦОК! ЦОК!
"Кто из ваших девку?"ЦОК! ЦОК! "Силой!" ЦОК!
Я бы может и успел подумать, да, когда у тебя музыка такая в голове, - мыслей совсем не слышно.

ЦОК! "КТО?" "ГОВОРИ! А не то всех по одному выловим!"
ЦОК! "Каждую крысу задавлю!".

И в какой-то момент ты перестаешь слышать цоканье. Ты слышишь, что угодно: звук ветра, к которому тянешь распухший язык, плеск жирного угря, который забрызгивает вокруг теплую закатную воду. И вот уже ты этот угорь, извивающийся на полу под беззвучное цоканье, пытающийся ухватиться за последнюю влагу - в луже, в которой безвольно трясется твоя скользкая голова. И в такой момент ты закрываешь глаза, понимая, что теперь и навсегда ты всего лишь рыба, и последнее, что тебе осталось - это раскрыть рот, чтобы хапнуть напоследок воздуха. И уже невозможно понять - то ли он судорожно двигается, пока тебя потрошат еще живого, то ли болтает что-то, что ты решил выпустить на волю с последним рывком синих жабр.