Вот он я. Грязный, носатый, с огромными черными глазищами. Любующийся своим отражением в блестящей бутылочке, полной настойки опия.
Да, рыбка. В такие моменты решение приходит моментально.
Я – торгаш и вор.
Мои руки - для того, чтобы очищать карманы и считать деньги, а не для того, чтобы держать мальчишек.
Он не доверял мне своих секретов, не пускал в свои мечты.
Я не был тем, кто достоин сидеть на грозном скакуне подле него.
Я не был тем, с кем ходят в цирк по праздникам.
Я - торгаш и вор.
Я толком не помню, что говорил трясущимся беглецам, наверное, объяснял Бартли, как правильно распорядиться содержимым сумки и теми деньгами, что потребуются на дорогу.
Вроде бы обещал,
что разыщу их.
Помню, что в голове, как с колокольни, звенели совсем другие слова.
Пес тебя дери, знает ли Липс, где ты можешь быть, дуреха?
Видел ли тебя кто-нибудь?
Я затылком чувствовал, что вот-вот моя история с дурацкой игрой в «знаю-не знаю» должна повториться.
Но это моя история – не их.
«Никаких - «нет», черт тебя дери, валить и сейчас же!»
Я отправился на поиски бешеного Липса, то и дело задаваясь одним единственным вопросом. С каких это пор чужое дело стало моим делом?
Но даже не это удивляло меня по-настоящему.
Я чувствовал невероятное облегчение. Наверное, впервые с тех пор, как давным- давно сделал свой первый вдох на берегу реки. Не знаю, было ли причиной тому чувство, что, наконец, я сделал все правильно или понимание того, что наконец я свободен.
Я не герой, Рыбка. Во всяком случае, никогда не действовал из каких-то диких для меня, присущих разве что священникам и идиотам, геройских побуждений. Я знал, КАК нужно действовать, чтобы сберечь свои кости, чтобы не сдохнуть от голода, чтобы протянуть еще какое-то время, не примерзнув к мостовой.
«Так будет правильно».
Но не потому что мы с тобой так хотим. Есть вещи более высокого порядка, Рыбка. И их нельзя оценивать так уж просто. Ты поступил хорошо - ты поступил плохо. Я поступил закономерно.
Знаешь такое слово?
В бок кольнула минутная слабость: а ведь, наверное, было бы здорово, вернуться и увидеть их на том же месте, не сбежавших, решивших дождаться меня,
такого,
какой я есть.
Но, видишь ли, Рыбка, правда в том, что я не хотел увидеть их на том же гнилом тюфяке, на котором оставил их испуганных, с полчаса назад. И ясность этой мысли придавала скорости моим ногам. В какой-то момент мне показалось, что я бегу не к озверевшему Липсу,а как можно дальше от сырой ночлежки, в полутьме которой я все еще видел лица Ирмы и Бартли.
Но я не герой, рыбка. Я не герой. И, завидев в темном проулке светлячки сигаретных огоньков, я замедлил шаг. Толпа местных парней, человек восемь, вполголоса гудела, обступив кольцом что-то, что я никак не мог разглядеть.
- Жирный болван! Липс, какого черта? Зачем ты это сделал с ней? Черт тебя дери, тащи её сам, лысая скотина!
Я не герой, Рыбка, я не рванул, что было сил вперед.
Да и что я там мог увидеть?
Я бежал что было сил прочь, уговаривая себя, что не всегда все должно быть закономерно.
Я бежал назад, думая, что неважно, ждут они меня или хоть самого черта,
важно только одно: они все еще должны быть там, на грязном тюфяке.
Но их там уже не было.
