Да, рыбка! Я был прав, мы с тобой из одного теста.

Такие как мы - не ползают. Такие как мы знают себе цену. Такие, как мы, понимают, что жизнь - это право сильных. Пусть они трещат о доброте и сострадании. Так я тебе скажу:
с ними их и закопают.
А мы - будем жить. Мне повезло не раз. А значит, стоит уважительнее относиться к тому, что голова еще оставалась на плечах. Особенно, когда она так неплохо варит.
План был прост: обработать - договоритьсяпродать. Другое дело - товар был не самый обычный. Не каждый день, Рыбка, ты будешь продавать живого человека. Неважно, какого, не важно, насколько он на оного похож.
Важно только одно – сколько.

Я знал цену, за которую продал издыхающее тело Эрни (пес его знает, а может уже и мертвое). На кону была моя жизнь. А раз уж за нее я был готов заплатить такую весомую цену, значит пройтись по головам тех, кто не представляет для меня ни малейшего интереса - наименьшая из проблем.

Можно сколько угодно строить из себя святошу, да только мы с тобой знаем, что там, внутри, в самых кишках - все мы одинаковы по цвету.

Решение пришло моментально. Так уж устроены люди. Стоит стать добрым самаритянином в чьих-то глазах - как тут же, тут же к тебе потянутся руки страждущего. А там и до крови да вина недолго.
И протянул ему руку - и он поверил.
Не думаю, что хоть у кого-то стоило бы большого труда обмануть того, кто настолько нуждался хоть в чьей-то руке.

Я не стал обещать светлое будущее... сразу. На сытый желудок в светлую жизнь веришь гораздо лучше. Казалось, несколько крох - и он будет восхищаться мной. Увидит во мне друга и спасителя.

Знаешь, Рыбка, в этом было что-то честное. Так я тебе скажу, я видел в нем спасителя не меньше, чем он во мне. Каждая складка его несуразного тела, каждый шрам на лице, напоминал мне о том, что это мой билет, если и не в новую жизнь - то на поезд под названием «мне, есть чем набить брюхо».

Я никогда не видел прелести в цирковых уродах. Еще в малолетстве мы как-то забрели на ярмарку, где горожане платили кучу монет только за то, чтобы взглянуть на очередного измученного бедолагу. Тьфу. Они кричали, улюлюкали, смеялись или плакали - это был настоящий театр. Гораздо больше мне нравилось наблюдать за теми, кто был снаружи клетки - каждый из них показывал свое истинное лицо и платил только за то, чтобы увидеть себя навыворот.
Я смотрел на него, моего нового верного спутника. Но не видел себя. Я видел только то, каким смогу стать. Сытым. И, признаюсь, меня волновало только это.
Зачем ты пришла, Рыбка?
Чтобы услышать увлекательную историю того, как я оказался здесь?
Да, думаю, она была именно такой. И, как и множество других, историй она постоянно повторяет саму себя. Я трижды предал, чтобы спасти свою жизнь. Предал устои и правила, предал кого-то, кого мог назвать другом, предал кого-то, кто поверил мне, пусть даже на один миг. Но я все еще перед тобой.
А ты все еще слушаешь…
Да, он искренне, по-детски верил мне, во всяком случае, мне так казалось. Ведь он не отвечал на мои вопросы, не задавал свои. Он просто шел за мной - изо дня в день – неуклюжей медвежьей походкой.
Порой я смотрел на него и думал, какой из богов мог придумать такое странное человеческое существо. Для чего? Как он оказался на улице, был ли у него когда-нибудь дом? Слышит ли он меня, понимает ли?
Так я скажу тебе, Рыбка, чем больше задаешь вопросов в пустоту,
тем больше они обращаются к тебе самому.
Как мне ни казалось, будто я не вижу в нем ровным счетом ничего, кроме пачки денег, укутанной в ветхие лохмотья, я, словно орущий горожанин, поднимающий руку, чтобы метнуть очередной камень, видел в нем себя.

Мы были абсолютно одинаковы. Бездомные уроды. Знал ли он, что его ужасающее лицо, что его исковерканные руки пугают незадачливых зевак не хуже, чем бритые парни Туби Краба? Я-то прекрасно понимал, что мое внутреннее, искренне уродство может напугать еще хлеще.

Всех, кроме меня самого.


Я готовился к сделке так, будто загонял очередные именные часы с потертой крышкой – спокойно, но холодно – так, чтобы ни единый пенни не пролетел мимо моего кармана.
Я был наслышан о том, как стоит подкатывать к цирковому народцу - те еще пройдохи – обглодают тебя с ног до головы, а кости пустят на корм свиньям – одним словом, шутки с ними плохи.
Но было плевать - радость скорой наживы всегда делает нервы крепче троса на лебедке.


Теперь, будучи здесь, я оглядываюсь назад и думаю, не это ли наказание для трижды предателя?
Быть запертым здесь, с вами, среди таких же, как и я.

Что? Не таких же? Милая моя, лицемерная Рыбка! Думаешь, кто-то здесь лучше? Что делает меня хуже, чем, к примеру, ты?


То, что я не открыл дверь в комнату умирающего друга, спаса свою шкуру?
Или то, что продал несчастного калеку, почти за бесценок, да потом еще и вернулся, чтобы потребовать больше?
Это ли делает меня хуже?


Ты такой же паразит, как и я, Рыбка. Ты не просто пишешь свои заметки - ты смотришь на очередного урода, лаская свое милое сердечко тем, что ты-то всяко поступила бы иначе.
Не так ли?
Ты смотришь на таких, как я, и тебе кажется, что нет ничего прекрасней, чем от нас отличаться.
Но ты все тот же городской недоумочек, ржущий над извивающимся калекой, ржущий от радости, что его руки-ноги целы, а дома ждет сытный обед.
Да, я урод, станцевать для тебя? Кинешь монетку, рыбка?
Так я скажу тебе, Чарли.
Во мне ты не увидишь ничего нового – только себя.

Только себя, способную выдать невиновного, бросить умирающего и продать беспомощного.
Только себя, со сладостью диктующую мне каждый отвратительный шаг этой странной истории.
И увидев себя, обязательно задайся вопросом, Рыбка, что же из того, что рассказал тебе старик Спикиззи - правда?
А что лишь - твоя жажда искупаться в мерзости с головой.

Смотри, как интересно обернулось, Рыбка. Из нас двоих-поди я–то - чище.
Ты-то рыба с пастью похлеще моей. Я всего-то шел туда, куда ты хотела меня завести.
Мое-то дело простое - можешь обмануть – обмани!
Вернуться в
начало истории.
Отправиться
в проекцию
Made on
Tilda